РУССКАЯ ПОЭЗИЯ ИГОРЯ ТЮЛЕНЕВА

//sites.google.com/site/sajtigoratuleneva/

http://igor-tyulenev-poet.narod.ru/index.html

ЗАСЕКРЕЧЕННЫЙ РАЙ

Заметки о творчестве Игоря Тюленева

Двенадцать поэтических сборников Игоря Тюленева вышли в Москве, Париже, Ставрополе, Перми – некрупные по объему и формату, интересные, нужные. И вот этот солидный поэтический том... Мне нравятся темно-красные, с золотым тиснением переплеты книг моих любимых авторов, изданных “Голос-Пресс”. Не карманные книжицы для чтения в дороге, эти тома читаются по-иному – неторопливо и раздумчиво.

Через новую объемную книгу И. Тюленев транслирует свою заглавную метафору: засекреченный рай. Страница за страницей встает вся прожитая жизнь, и, несмотря на стилистическое и жанровое разнообразие, все стихи объединены названием книги, проникнуты единой внутренней темой. В этом сборнике более четко фокусируется то, чего достиг автор в своем поэтическом мастерстве.

Эта книга – о судьбе самого поэта? Нет, не только, вернее, не столько о судьбе человека, сопричастного истории и времени, сколько о судьбе страны, о душе страны. О внутреннем мире, который был да и остается, но для многих вход в этот мир засекречен. Мир этот обширен и светел. Это не путевые зарисовки, а само проживание в далеком и близком, объемная панорама ушедших дней воссоздана со всей достоверностью в переплетениях центростремительных и центробежных явлений, в перипетиях центрального и провинциального бытия.

Если верить чертежу,
Родина одна.
Всю тебя я узнаю,
Родина моя!

Земля отцов и дедов для него неделима на большую и малую, ибо “предел малой родины необозрим”! Поэт воспринимает малое в великом, а великое через малое. Был парнишка из уральского сплавного поселка, это о нем, прежнем:

Я был в деревне летом пастухом,
Ременный кнут стрелял,
как “парабеллум”,
Козленок прыгал вслед
за мотыльком...

Был деревенский труд, была библиотека – созидатель души.

В тиши лесных библиотек
Разгадывал я тайну жизни,
Десятилетний человек
Во глубине родной Отчизны.

Были занятные игры, соединяющие его детство с прошлым и будущим.

Каждый в детстве
подбирал для себя дуду,
Был Иван, был Николай –
Я вступил в игру.
Первый дед, второй отец,
Ближняя родня.
И от любящих сердец
Я возьму огня.

Очень много цитат получилось, да как их выкинешь, если они – об истоках “откуда пошла есть” данная поэзия. Раннее вхождение во взрослую жизнь с ее достижениями и потерями прививало самостоятельность действий и оценок, результатом чего стало неприятие лизоблюдства и предательства, а позднее – желание опрокинуть все наносное и дурное, как стол, заставленный грязной посудой, с объедками, пеплом и тараканами, – одного из них поэт так персонифицировал:

Заржавел, как в поле агрегат.
Или, как Чубайс, с рожденья рыжий,
Опершись на лапы, как домкрат,
Для кого-то приберег бесстыжий
Злые мысли в маленьком уме,
Острый ножик
в маленькой ладошке...

Ишь, как разгулялись по земле членистоногие, отсюда отринуть грязь и застелить стол-престол белоснежной чистоты скатертью – желание у поэта постоянное. При этом в самих понятиях “грязь” и “чистота” нет противопоставления, связанного с урбанистическими и идиллическими привязанностями.

Это было бы слишком просто – нет, его интересует не само по себе место обитания человека, а сам по себе человек, определившийся на этом земном месте, его отношение к своей семье, к соседу, к природе, к государству, где бы человек ни проживал, в городе или в селе.

Всегда памятуя об огромном небе над полями и понимая, каким трудным местом для жилья оказываются города, поэт делится опытом благодатной связи с землей:

Но ежели ты
В городах занемог,
То с камнем
Не стоит тягаться,
Спасет тебя свежего ветра глоток,
С землей запоздалое братство.

Перехватывает дыхание от проникающей чистоты, идущей из детского осознания себя в родном краю, а повторы слов, как сигналы точного времени, вторят: тик-так, именно так все было и в моем дворе, и у других тоже, не случайно же поэт в глаголах первое лицо заменяет на второе, чтобы всех касалось:

Как в Слове помыслы чисты...
Так аккуратно пыль сдуваешь...
Шуршат страницы, как листы
В раю… Вот-вот про все узнаешь.

Рай для человека, конечно, чудо, но высшее райское чудо – творчество человека. И если уж Игорю Тюленеву дан чудесный дар не просто смотреть вокруг, но видеть глубинное ядро, не просто присутствовать при событии, но участвовать в нем и лично его переживать, то как же он страдает:

Когда не пишутся стихи,
Судьба страшней чужого флага,
Глядит на мир из-под руки
Белее смертника бумага.

Человеческая душа воскресает в раю, и так же человеческая душа воскресает в стихе – это равно едино. “Ушло в чернильницу перо”, и открылся для поэта рай, “и все случайное смело потоком неземного света”. А если уж рай, первобытный сад, сакрален и “на тайну зарождения цветка есть тайна зарожденья слова”, то как измерить оживляющую сакральность Слова? За живые, а не искусственные цветы поэзии ратует Игорь Тюленев, размышляя о назначении и природе творчества. Поиск в поэзии истинной ценности стал доминантой его последней книги.

Да, можно “напрочь выжечь рабский страх, а душу как сберечь?”. При этом Игорь Тюленев говорит о категориях нравственных, утверждает надземность духовных ценностей. Нет ценнее божественного дара жизни. Нет цены даже худому миру, и тем более нет цены Родине. Отстаивать эти ценности – высшая для поэта честь. Для обретения потерянного рая нет двух путей – “вроде бы бескрайняя страна, да по ней короткая дорога”. Путь един – выйти из создавшегося положения с наименьшими потерями, ладно уж экономическими – не растерять бы душу, “ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?”.

Сейчас, как никогда, надо осознать, что рай – это истина. Через стихи И. Тюленева проходит сквозная мысль, что обретение рая – нахождение истины. К ней “тропа убога, но встанет память Лазарем из гроба” и будет оживлять в нас то, что омертвело. Не беда, что многое утрачено, “сколько мертвой воды утекло, а живую все вытаскал выкрест!” – не беда, все пребудет, что душа натрудит. Из будущего пребудет столько нови, сколько требуется, от прошлого столько добра останется, сколько надо, “чтоб зацепить плечом ли оком от нас ушедшую страну...”. Ведь как в народе советуют при стройке дома – рубить высотою, как душа и мера подскажут, по благодати то есть... Надо восстанавливать в себе утраченное в гонках века соотношение рая небесного и рая земного.

Каждый может вспомнить про себя, какой он был там, в душевной чистоте?

Поэт передает читателю навыки ощущений себя нерастраченного. Какое прекрасное “я” может восстановить в себе каждый: на школьной фотографии “я впереди, как на подносе хлеб”! Нате, возьмите – природный, сытный, людям необходимый. Правильное ощущение, живая вода чувств. И снова отсчет точного времени: тик-так, что там в памяти у нас не утрачено?

Игорь Тюленев несет в своей поэзии принципы русского космизма Н.Ф. Федорова, уникального течения мировой философской мысли. Воскрешение отца через сына (даже если это дочь) должно происходить.

Вот Господь прошел... На стеклах
Звездная пыльца.
Точка, точка, две черточки,
Черный карандаш...
Это дочка, это дочка
Воскрешает нас!

Поэт слагает стихи о дочери с воскресным чувством изумления перед чудом новой жизни, да и чудом будущей жизни по-новому. Он обращается к людям с откровениями о любимой женщине, принимая на свои крепкие плечи ее заботы и тревоги. Нежность и щедрость любовной лирики – это качество мужественного характера, который воспитывает и строит себя всю свою жизнь. Проживая вместе со своим поколением все выпавшее на его долю, перенося свалившиеся на страну напасти, поэт Игорь Тюленев весомо и зажигательно умеет сказать о нашем засекреченном рае – о трудной и счастливой судьбе своей Родины, потому что ею полно его сердце. В этом ведь не обманешь...

Нина ДОМОВИТОВА, ПЕРМЬ

© "Литературная газета", 2003

Бесплатный конструктор сайтовuCoz