* * * Моросит. На сердце сыро. Клапана шумят в груди. Выйдешь в двери - там Россия, В оба на неё гляди! В клоунаде вражьих шмоток Вдруг заметишь нашу рвань... Через поле - самородок, Через десять метров - пьянь. Я на Родине в дозоре Службу срочную несу. Утром провожаю зори, Пью стаканами росу. И берёзовые слёзы Лью на плечи из ведра. Плачьте, девушки-берёзы, Ваши слёзы сон-трава. Из эфирного тумана, Русь, явись передо мной! И любима, и желанна, Потому что Бог с тобой! ТРОИЦА Душе светло и незлобиво. Упала от деревьев тень, Во всей красе, неторопливо Встаёт из-за причала день. Сегодня Троица. Я свечку Затеплю пред Твоим Лицом, Дух переброшен через речку, Как радуга, Твоим Отцом. И те, кто умер, те, кто вживе, Той радугой озарены, Не важно, при каком режиме Иль новых бедствиях страны. Даль прояснилась, волны стихли, Небесный шорох ловит слух... То гомон райский или стих ли, Или Господня Сердца стук. * * * Отцовскую шляпу надену, И шляпа сидит по уму. На русскую выйду арену: Как шляпа подходит ему! Подходит Байкал мне и Кама, И профиль скалистый в Крыму. Шаляпинская фонограмма. Я тоже так рявкнуть могу! По мне сталинградские степи, С расплавленной вражьей бронёй. По мне пролетарские цепи И те, кто был скован со мной. И меркнет буржуйское семя, Когда я в кабак захожу. По мне это подлое время. И тяга страны к мятежу. Стихии железной глаголы Стопой обопрутся на ять! Беднейшие братья монголы, Нас скальпы научат снимать. Напомнят, как делают чаши Из срубленных вражьих голов. На свете нет Родины краше! И этих доходчивых слов! В РОДИТЕЛЬСКОМ ДОМЕ В родительском доме Не жить мне и дня, В родительском доме – Чужая родня, Чужие портреты Висят на стене Чужие заветы Бормочут во сне. Чужие с чужими Твердят о чужом, И страшно мне с ними Быть в доме своем. БЕСЕДКА БАРЯТИНСКОГО В ГУНИБЕ 1859 г. Вот здесь Барятинский сидел, Курил ореховую трубку. И дым, похожий на голубку, Летел в неведомый предел. Глаголили, кто как умел, И понимали, как умели. И я на камень тот присел, Он камнем был на самом деле. Пред ним с мюридами Шамиль Стоял, как демон покорённый. Прозрачней водки, воздух горный Раздвинул над Кавказом ширь. Судьба имама решена. Почётный плен. Калуга. Мекка... Смотрю из бешеного века В тот век, где родилась война. Не пересохла Валерик, Доносятся слова молитвы... Остались древние обиды И долгий, долгий вдовий крик. По склонам гор течёт эфир Прозрачной голубой лавиной, Над Родиной необозримой Из дыма ткётся хрупкий мир. ПЛАЧЕТ ЖЕНЩИНА Плачет женщина над страницей Тихо-тихо, почти не дыша, А за окнами носится птица Или чья-то шальная душа. Может, чье-то письмо запоздало, А не думало запоздать, Но слезинка на строчку упала И заставила строчку дышать. Потому ли, что жизнь быстротечна И не все, что в душе – на устах, Плачет женщина, ночь бесконечна, И опять что-то в мире не так… СВЯТО-ВВЕДЕНСКИЙ ТОЛГСКИЙ ЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ Лежала Волга рыбой в стороне, Рассвет, как сокол, на неё спустился. О, Присно Дева! Я в монастыре Пред ликом золотым Твоим молился. Какой я грешник? Знаю, знаю сам. Мне дальше паперти не стоило соваться. Но за спиною братья по стихам, Которые и плачут, и постятся. Монахини поют, как стайка птиц, У каждой из певиц по Божьей ноте. Вдруг падаю, как перед плахой, ниц, Услышав глас: - Без Бога вы живёте! Как воины, стоят свеча к свече, Их огненные шлемы полыхают. И тени на церковном кирпиче Коня Георгиева под уздцы хватают. Не на меня занесено копьё Святое - на поверженного Гада. Я русский, значит, это всё моё И монастырь, и каждый кедр из сада. И звонница, и Волжские врата, И сорок шесть монахов убиенных Литовцами. Ять в книгах и Фита, И даже галки на мирских антеннах. Здесь исцелился Грозный Иоанн. От язвы моровой спасались земли... И я лечился от словесных ран, За города молился и деревни. О, Пресвятая, Отчину спаси! На тихой Пристани народного терпенья. Во чрево - Христа вместившая. Прости Поэту очарованному - пенье. НЕБЕСНАЯ РОССИЯ Так, значит, есть Небесная Россия, На холмах облачный алмазный вертоград, Нет тьмы – лишь голоса родные, Словно лучи пронизывают сад. А мне и любо: Пушкин и царевны, А мне и славно, кто ж не будет рад, Что нет лгунов – итоги их плачевны, За пазухой у бога нет наград. И нет блудниц, тем паче – власть имущих, Нет распрей, грабежей и воровства, Роскошные реликтовые кущи Оберегают русские слова. Порой душа пугается напрасно, Переступить бессмертия порог, Того не зная – умирать не страшно, Коль Господу угоден русский слог! ВО ПОЛЕ СРЕДИ ЦВЕТОВ Во поле среди цветов, На вершине мая, Спряталась от взрослых слов, С бабочкой играя. Скачет, Скачет по траве, С бантиком кузнечик, По лужайке, По тропе, Мимо рощ и речек. Мимо склоки мировой, Горя и печали, Так захвачена игрой. Днями и ночами. Набирают травы цвет, Горлинка кружится, Ты сама небесный свет, Божьих глаз ресница. То бежишь по облакам, То летишь в тумане, Корчишь рожицы богам, Прижимаясь к маме. * * * Дочери Ты свеча моей печали, Ты пожар моих тревог, Я в конце, а ты в начале, Путь твой долог и далек. Высохнут большие реки, Тыщу раз умрет трава, Но пребудут в человеке Эти тихие слова – Ты свеча моей печали, Ты пожар моих тревог, Я в конце, а ты в начале, Путь твой долог и далек. * * * Хозяин луга одуванчик, Буран, нанизанный на пальчик, Испачканный в белилах шмель. Над муравьиными умами, Как телебашня над домами, Глядишь в невидимую цель. Когда со стороны востока Украсит жизнь Господне око, Наташа выбежит на луг, Былинку, словно луч, прикусит И в окружении капустниц, Как фея в окруженье слуг. Приляжет и раскинет руки, Замрут на паутине звуки, Как ласточки на проводах, И раскрывая парашюты, Зависнут над землей минуты, Теряясь в полевых цветах. И уходить сейчас не страшно, Пока дремотная Наташа Пускает пузыри в зенит, Пока не помнишь о разлуке, Пока в лицо, глаза и руки Пух одуванчиков летит. | * * * Березки – сверстницы седы, Полсотни раз сменились льды. Вновь облака плывут по Каме. Никто беды не ожидал, Вдруг голос матери пропал, И вот… Совсем не стало мамы. Душа без звука умерла, Открытка адрес мой нашла: - Сынок, дождись, я скоро буду! - Где будешь, матушка моя? И как о том узнаю я, И как, узнав, не позабуду… Под сенью русского креста Навеки скованы уста, Ты не прочтешь мое посланье, Я не услышу голос твой, Ушла ты в землю молодой, Оставив небесам рыданья. ФОТОГРАФИЯ Лесной посёлок. В окнах Кама. И у завалинки втроём - Отец с сестрёнкой, рядом мама, А я сбежал за окоём. Вернуться в круг былой стараюсь, Скользя по жизненному льду... И всё же, сколько ни пытаюсь, В тот объектив не попаду. СЕЛЬСКАЯ БИБЛИОТЕКА В тиши лесных библиотек Разгадывал я тайну жизни, Десятилетний человек Во глубине родной Отчизны. Здесь, у начала всех начал, Где хмурился пейзаж неброский, Меня любовью насыщал И Радонежский и Саровский. Как в Слове помыслы чисты, Как аккуратно пыль сдуваешь… Шуршат страницы, как листы В раю… Вот-вот про все узнаешь. СОВЕТСКОЕ КИНО Смотрел с утра советское кино, Уже не помню имена артистов... А взял вдруг и расплакался (смешно) Над судьбами чумазых трактористов. Они, как дети, чистые внутри, Такими быть их научил Спаситель, Когда ходил по небу златогрив, Швыряя свет в советскую обитель. Душе подай целительный настрой, И я смотрел без тени превосходства, Что со страною стало и со мной, И тихо плакал, чувствуя сиротство. Я не скажу, что повлиял запой - Не пью, беру уроки атлетизма. Я плакал над разрушенной страной, Упавшей в пропасть с пика Коммунизма! Я взрослым стал, а взрослым тяжелей Всё начинать с нуля и не разбиться. Легко взлетать лишь детям с букварей... Смотрите, как мы жили - пригодится! ДЕРЕВНЯ Заросла лопухом и крапивой, Не найти ни окон, ни дверей. Замутились нечистою силой Озерки, где таскал карасей. То, что брошено - не безобразно. Значит, я этот вид заслужил. Потому что бездумно и праздно Я отцовскую жизнь доносил. Покаянная ночь бесконечная, За свечой догорает свеча... Лишь поэзия - стерва сердечная, Из-за левого смотрит плеча. УХОД ИЗ АЗИИ Уходят русские, уходят От винограда и чинар. Уносят русские, уносят Терпение и Божий дар. Без них и Родины лишили, Земли, где полегли отцы. Так братья младшие спешили, С началом не сошлись концы. Да, мы тоннели били в скалах, Дабы хватило всем воды. Ушли, а за спиной остались Ракетодромы и сады. Столицы, университеты, Безбедное житье-бытье, Орел и решка у монеты – Две стороны – одно литье. Нам в спины гнусное кричали, Камнями падали слова, Как сквозь шпицрутены нас гнали, Зато в следах росла трава. Деревья. Щебетали птицы, Но я об этом говорил. Вы наши позабыли лица, Я слово «дружба» позабыл. Прощай, советское застолье, Содружество литератур. Как никогда, сегодня больно, Что хочется уйти в загул! Живите, как Господь положит, Своим умом, своим трудом, А старший брат вам не поможет, Он строит заново свой дом. А старший брат вам * * * Родина! Память твоя глубока, Страшен глубинный путь. Туда, где блестит Аввакума строка, Слабому не донырнуть. Мусор сегодняшний, щепки да сор Могут легко заслонить Слёзы былые, и стыд, и позор - Всё, с чем обязаны жить. СТЕПЬ Одна властительница степь - Ни кустика, ни человека, Как будто Альфа и Омега Вот здесь посажены на цепь. Над степью пролетит орёл, За горизонтом приземлится... Какой же на Руси простор: Всё пропадает - взгляд и птица. * * * Стрела дождя прижала лист к земле, Ему подняться не хватает силы, Древесный уголь теплится в золе, На лбу поэта набухают жилы. Печально, друг, горит звезда в ночи, Пронзая сумрак на краю Державы. Где огонёк от спички иль свечи Дороже вдохновения и славы. Заварен чай, варенье на столе, Густое и тяжелое, как осень, А как ты жил - в добре или во зле, Об этом на земле никто не спросит. САД В багрец и золото... Вот осени начало. Холодным духом веет от строки. Дабы костям продутым полегчало - На печки спешно лезут старики. Из птиц - одни сороки-белобоки, Не улетели за теплом на юг. Проходят все отпущенные сроки, Проходит всё... Да и любовь, мой друг. Горячим чаем разогреем плоть, Возьмём лопату, черенки от вишни. Сад разобьём, И может быть, Господь Нас ненароком в том саду отыщет. * * * В пустом лесу трезвонят коростели, Медведь берлогу ищет потеплей. Лосиный след, как дырочки свирели, На узенькой тропинке между пней. Душа полна восторга и любви, А сердце одинокое - печали. Не пойте длинных песен, журавли, И не звените райскими ключами. На дно берлоги падает медведь, Как в омут со скалы замшелый камень. Листва темнеет, как от солнца медь, И гаснет по лесам и рощам пламень. * * * Все пройдет, любимая, как прежде, Даже эта смертная тоска, В полночь я сорву с тебя одежды, Страсть блеснет, как в море острога. Уплывешь в сердечные туманы, В запах трав и шорохи листвы… Зазвенят граненые стаканы И заноют боевые швы. А потом на облачной постели, Необъятной, как душа творца, То ли угли, затухая, тлели, То ли утоленные сердца. * * * Ю.К. -Вот этот стих и Пушкин мог заметить! Большой Поэт поставил мне на вид. Поэт с поэтом, Господи мой Свете, От имени поэта говорит. Не графоманы и не толстосумы, Не попадут на сей духовный пир. Хорошие поэты, словно гунны, Когда-нибудь вновь завоюют мир! ХВАЛА ГРАНЕНОМУ СТАКАНУ Тебе, граненый, как алмаз, Мои стихи и вдохновенье. Похмелья гордое виденье – Ты явишься еще не раз. Тебя порой держал герой В руке могучей перед боем. Поэт с курчавой головой И тот, кто должен стать героем. Бомжи и жители Кремля Твоим канканам были рады, На дне твоем пустом не зря, Как якоря, гремят награды. А если май и голоса, А если девки и поляна... То, знаешь, без тебя нельзя, Нельзя, товарищ, без стакана. А если ты попал на пир, Ну не на пир, так на пирушку. Стакан твой бог и твой кумир, Примерно, как поэту – Пушкин. А если в чуждый дом пришел, В котором ты бывал не часто, С размаха бьешь стакан об пол, И говоришь всем видом – баста! А если это дом друзей, То лучше в мире нет лекарства, Полнее, друг, стакан налей, За русское я выпью Царство! Да за великие дела, За славу мировой Державы. И как сказал старик Державин: - Французить нам престать пора, Но Русь любить И пить. Ура! |
